Иногда он кажется мне каким-то живым существом. И даже не важно, какого он размера, а важно то, что способен он на все: приласкать, обмануть (а мы-то и рады обманываться), искусить, заворожить, заразить. Но может и поглотить, проглотить, выплюнуть, обсосав все косточки, не подавившись ни разу. Мистическое существо, которое, с одной стороны, состоит из обычных, казалось бы, самых простых материальных вещей, но находятся люди, которые эти обычные вещи умеют наделять особыми качествами, даже волшебными.
Они умеют сценическую ложь, которая на сцене кругом, сплошь и рядом, превращать в художественную правду. Иными словами, творить нас возвышающий обман, а это, согласитесь, надо уметь… Поэтому к театральному празднику причастны все — от рабочего сцены (монтировщик) до артиста, режиссера, директора. Ибо, как сказал в конце ХIХ века Константин Станиславский, «поэт, артист, художник, портной, рабочий служат одной цели, поставленной поэтом в основу пьесы», тем самым сформулировав один из основных принципов устройства нового театра.
Все они, надо сказать, были причастны и тогда, когда никакого Международного дня театра и назначившего его Института театра не существовало. Когда были профессии, которых теперь и в помине нет, — они вымерли, как динозавры. Или которые постепенно уходят, уступая место другим, рожденным или усовершенствованным техническим прогрессом. Тем не менее свой след в истории театра и его строительстве они оставили, хотя и перешли в разряд старины глубокой.
Ламповщик отвечал за освещение в театре.
Ламповщик между нимфами и богами
Известно ли вам, дорогие почитатели и любители театра, что когда-то в театре были такие профессии, как драпировщики (изготавливали гардины, шторы и прочие мягкие изделия, которыми декорировали окна, двери, стены, потолки, шили одежду сцены), шумовики (имитировали за сценой гнев богов, гром небесный, а также гром военных побед или поражений) и ламповщики. В обязанности последних входило засветить лампы и сальные свечи, которые по большей части в провинциальных театрах горели за кулисами. Ламповщики изредка огромными щипцами снимали со свечей нагар, а за недостатком инструмента — пальцами. А вне своих ламповых обязанностей бегали за водкой и передавали артисткам любовные записки.
В середине ХIХ века можно прочесть о представителях этой профессии буквально следующее: «Во время представления «Олимпа» ламповщик среди самой волшебной сцены, между нимфами и богами, хотя нетвердой, но бестрепетной ногой перешел по сцене, остановился перед кулисою, бросил взгляд сожаления на публику и преспокойно начал снимать нагар со свеч». И только рука антрепренера, протянутая из кулис, схватила его за волосы и невежливо уволокла со сцены.
Однако ламповщики в 1863 году стали жертвой технического прогресса, когда в Императорском Большом театре масляное ламповое освещение заменили на газовое, установили газовые горелки, работавшие на сжатом переносном газу.
— Так профессия ламповщика, отвечавшего за масляные лампы, канула в Лету, — говорит главный редактор журнала «Сцена» Дмитрий Родионов. — Но когда в 80-х годах позапрошлого века газовое освещение заменили на электрическое, исчезли и газовщики. А уже в наше время исчезли профессии сеточников, то есть мастеров по плетению театральной сетки. Может быть, их остались единицы, но только в больших театрах.
Среди исчезающих профессий оказались цветочницы — мастерицы, которые делали искусственные цветы и украшения из них, бутоньерки и прочий цветочный изыск. На грани исчезновения профессия художника-декоратора. И единицы владеют искусством шить балетные пачки. Их называют пачечницами.
А какие изменения претерпел административный корпус театра, проще говоря, дирекция. Так, дирекции императорских театров, при которой находились (внимание!) чиновники особых поручений, подчинялись две конторы — санкт-петербургская и московская, и каждая из них имела своего управляющего. Теперь чиновников особых поручений в театрах мы не наблюдаем, а управляющие сменили название, став заместителями директоров, менеджерами.
— Не стало делопроизводителей, экзекуторов, архитекторов, заведующего экипажным отделением, относившихся к хозяйственному отделению императорских театров, — продолжает Дмитрий Родионов. — Кстати, экипажные отделения имелись только в петербургских театрах. В императорских еще числились свои полицмейстеры, по одному в Мариинском, Александринском, Михайловском в Петербурге, по одному в Большом и Малом в Москве. Соответственно все они также исчезли с театрального горизонта. Правда, должность архитектора сохранялась в Большом театре вплоть до 1990-х годов.
Почти исчезли и хлопальщики, которых позже стали называть клакерами. Это, конечно, не профессия, а род занятий людей, которых нанимали в финале спектакля устраивать аплодисментами «настоящий Содом». Дело это было небескорыстное: мальчишек-хлопальщиков бесплатно пускали на галерку.
Это одна из тех обязанностей, которые можно переносить, но не любить
А как не вспомнить суфлеров, которых еще до недавнего времени позволяли себе иметь в штате многие крупные столичные театры. А профессия удивительная, на эту должность не принимали кого попало. Вообще, кто думает, что любой сидящий в будке мог подсказывать текст, глубоко заблуждается. В старинном театре от суфлера зависело многое, если не всё. По негласной инструкции XIX века суфлер обязан был иметь: хорошее развитие, знание языка, хорошие память, зрение и слух, сильный и звучный голос, ясное произношение и… находчивость. Но чем он должен был владеть в первую очередь, так это искусством подавать звук и подсказывать текст. Но как? Мастерски, чтобы до первых рядов не долетело ни единой подсказки, ни единого звука. Виртуозы своего дела добивались специфического сдавленного, но четкого звука, который способны были извлечь из себя лишь чревовещатели в цирке.
А вот иностранцев в суфлеры брали неохотно. И понятно почему: отечественные подмостки помнят случай, как один суфлер, поляк по происхождению, на спектакле «Ревизор», подсказывая артисту, вместо фразы «Держиморда пьян» произнес «Держиморда пан».
Первоклассный суфлер не только текст господам артистам подавал, но мог выкрутиться из любого положения, лишь бы прикрыть актерские промахи, чужую забывчивость на сцене. История оставила нам фамилии легендарных русских суфлеров: Новицкий, Ананьев. Они, узнав, к примеру, что актер N по какой-то причине не явился на спектакль, на ходу могли так переделать и провести сцену, что другие актеры, участвовавшие в ней, даже не замечали отсутствия партнера, среди них не возникало никакого замешательства.
Но положение царя и бога сцены (так порой величали суфлера в театре) имело свои минусы. И связаны они в первую очередь были не столько с дурными характерами премьеров и премьерш, сколько с рабочим местом суфлера. Будка, что живописной раковиной возвышалась над сценой, имела одну красивую видимость. Но то, что скрыто было от посторонних глаз, вызывало если не содрогание, то сочувствие. Внизу под сценой устанавливалось сиденье, оно не было защищено от холодов, сквозняков, пыли. Прижимистые антрепренеры экономили на отоплении помещений, и можно только представить, какой холод царил зимой под сценой. А летом если играли на открытом воздухе, то для суфлера просто выкапывали яму, не утруждая себя ни укреплением стен, ни установкой настила для ног. И если шел дождь, то суфлеру приходилось нередко оказываться по колено в воде, и, как писал пронырливый репортер, бедолага «вынужден был часто переодеваться в сухое платье».
«Это одна из тех обязанностей, которые можно переносить, но не любить» — в приступе дурной правды признавался суфлер позапрошлого века. Может быть, и по этой причине труд суфлера высоко ценился — от 100 до 150 рублей в месяц, что при покупательной способности рубля до революции считалось очень даже прилично: килограмм говядины стоил 47 копеек.
Сегодня суфлерские будки сохранились в трех академических театрах Москвы: Большом, Малом и МХТ им. Чехова со штатом суфлеров в каждом. Больше всего их в Малом — шесть, три в Художественном и два в Большом. И все же, насколько сегодня эта профессия востребована в театре или без нее легко можно обойтись?
— Суфлеры в театре нужны, — считает актер Малого театра Александр Белый. — У них много работы: ведь они присутствуют не только на спектаклях, но и обязательно на всех репетициях. Они следят за текстом, тут же по ходу вносят правки, расставляют ударения, могут указать молодым артистам, где в тексте диалект, а где говор. И окончательный текст после всех правок, сокращений мы, актеры, получаем от них.
В остальных столичных театрах от услуг суфлера отказались совсем. А напрасно. Чего только не случается на спектакле: актер фразу вдруг забудет или, не дай бог, прямо во время спектакля случится нечто из ряда вон выходящее. Например, одному артисту перед выходом на сцену станет плохо, а у другого не будет времени, чтобы выучить текст. Вот тут суфлера пока никто не заменит. Даже искусственный интеллект.
Важно, чтобы граната не оказалась в руках обезьяны
И тут мы из прошлого пристально посмотрим в будущее, которое чуть ли уже и не наступило. Искусственный интеллект — какое место он может занять в театре? И какое влияние может оказать на него? Какие профессии в недалеком (или далеком) будущем будут особенно востребованы в театре? Эти вопросы я задала режиссерам, художникам разных поколений, известным и начинающим.
